Юрий Нестеренко

Клоун зазывает в шапито.
Уголовник едет в иномарке.
Человек в коричневом пальто
Умирает на скамейке в парке.
Он глядит в пустую даль аллей,
Не перешибивший обух плетью,
Так и не дожив до трех нулей
На календаре тысячелетья.
Впрочем, что нули?
Условность, вздор,
Всякий год достоин быть границей.
Время - беспощадный Командор
Давит сердце каменной десницей.
Жил, как все. Не создал, не свершил,
Ни проклятий не снискал, ни нимбов,
Не глядел в историю с вершин
Ни Парнасов, ни крутых Олимпов.
Быт, работа... Та же круговерть,
Что у всех, без всякого различья.
Жизнь ничтожна перед словом "смерть",
Но и в смерти тоже нет величья.
Смерть вообще достаточно пошла...
Что сейчас он чувствует? Усталость.
Дети выросли, жена ушла,
Ни долгов, ни денег не осталось.
В лужах на ветру рябит вода,
Клен спешит листву на землю скинуть...
Ну и что, что сгинет без следа?
Сгинуть со следом - ведь тоже сгинуть.
Это только в сказках и в кино
Из могил к живым приходят гости,
А в реальности - не все ль равно,
Что за речи скажут на погосте?
Кружится в пространстве шар земной,
Мир бурлит, сражается и судит.
Что там будет дальше со страной?
Да какая разница, что будет?
Бой теперь ведет иная рать...
Он же, позабыв об этом вздоре,
Думает, что в парке умирать
Лучше, чем на койке в коридоре.
Подчинясь законам естества,
Ни о чем минувшем не жалея...
И кружится, падая, листва,
Засыпая золотом аллеи.

Август - пора отпусков, морей, иностранных виз,
Но это все не для нас, мой друг, не для нас, увы.
Вот потому стоишь у окна ты и смотришь вниз,
Вниз, на знакомый до горечи в горле фрагмент Москвы.
Впрочем, что еще можно увидеть в твое окно?
Ящики с мусором, гаражи, магазин, пустырь.
Истинно неживописное место, но и оно
В августе приобретает некую даль и ширь,
Даже пронзительность. Вечер пока еще светел, но
Ветер срывает с ветел (растущих не здесь) листы.
Лето еще не в агонии, но уже больно,
Самое время для элегической грусти. Ты
Чувствуешь это, вздыхаешь, потом достаешь тетрадь,
Давишь зубами безвинную мякоть карандаша,
Рифмы тасуешь, размер пытаешься подобрать,
Только ведь не выходит, pardon, mon cher, ни шиша.
Брось. Зашнуруй кроссовки, за стол уже не садись,
Выйди во двор по лестнице (лифтом пренебреги),
Не выбирай маршрута, а просто пойди, пройдись,
Чтобы увидеть, как падает лист и идут круги
По поверхности лужи, в которой еще пока
Светит солнце, хотя его хочет затмить листок,
И пока еще вовсе не страшные облака
Проплывают задумчиво с запада на восток.
Двигайся дальше молча, детали обозревай
Все, даже ржавый остов машины на пустыре,
Остановись, услышь, как гремит на углу трамвай,
Как проскрипят качели в ответ ему во дворе.
Что есть качели в августе? Маятник? Метроном?
Тема для медитации, хоть, вообще говоря,
Тот, кто привел их в действие, думает об одном:
Скоро конец каникулам, первое сентября.
Двигайся прочь от шоссе. Оставь позади магазин,
Школу, детсад, и там, где иссякнет людской ручей,
Медленно воздух втяни. Ты почувствуешь не бензин,
А горьковатый запах холодных уже ночей.
После иди домой, ибо поздно у нас гулять
Нынче небезопасно. Поэтому поспеши,
Выпей на кухне чаю, а после раскрой тетрадь,
Вспомни, что видел, слышал, почувствовал - и пиши.
Вспомни и обо мне, ненавистнике сентябрей,
Яростном зимофобе, глядящем сейчас во тьму,
Видящем там извечное созвездие фонарей,
Давшем тебе совет, но не следующем ему.

Красавец корнет на красавце коне
Гарцует - ну просто charmante!
За ним наблюдает блондинка в окне
Украдкой от строгой maman.
У ней под подушкой - французский роман,
В шкатулке - четыре письма,
В мозгах, разумеется, полный дурман,
Банальный, и даже весьма.
На солнце блестит серебро эполет,
Лоснится ухоженный круп,
И смотрит блондинка восторженно вслед
Под бравую музыку труб.
Она, безусловно, не слишком умна
(Глупа - это будет точней),
Но тот, от кого обмирает она,
Конечно, не многим умней:
Испорченный светских шутов ученик,
Набитый, как кукла трухой,
Чужими манерами, бредом из книг,
Bon mots и иной чепухой,
Распутник, кутила, беспечный игрок,
Дуэль он устроит шутя,
Подхватит любой новомодный порок,
Чтоб видели: он - не дитя.
И ныне он горд и доволен собой:
Прощайте, блондинки! Война!
Он ринется первым в решающий бой,
И слава ему суждена.
Товарищи вскочат взволнованно с мест,
Обнимет его командир,
И сам Император свой орденский крест
Приколет ему на мундир.
И смотрит блондинка, меняясь в лице,
Как, сам удивляясь себе,
Один жеребец на другом жеребце
Гарцует навстречу судьбе.
Уходит, уходит из города полк,
Свершая свой новый вояж
Туда, куда требует воинский долг,
Точнее - имперская блажь.
Гусары, драгуны - героев не счесть,
И каждый сражаться готов...
Имперская доблесть. Дворянская честь.
Ряды деревянных крестов.
На пошлой, нелепой, ненужной войне,
В бездарном и глупом бою
Красавец корнет на лихом скакуне
Отыщет погибель свою.
Зароют его неопознанный труп
С оторванной правой ногой,
Под гром барабанов, под музыку труб
Домой возвратится другой...
Блондинка немного поплачет в углу
Над горькой судьбой удальца,
Но вечером надо блистать на балу,
А слезы не красят лица.
Еще она будет пленяться не раз
(На день или несколько дней)
Компотом из пошлых затасканных фраз,
Но станет в процессе умней
И после резонных и чинных бесед
Уступит maman наконец:
Чиновник в отставке, помещик-сосед
Ее поведет под венец;
И будет в деревне толстеть и скучать
Блондинка, имея взамен
Супруга, способного не замечать
Ее мимолетных измен;
Без модных идей и без бурных страстей,
Вдали от столичных юнцов
Родит четырех или больше детей
От трех или больше отцов.
Чиновником старшему стать суждено,
Из младшего выйдет корнет...
Но полно! К чему продолжать? Все равно
Конца у истории нет.
Пусть время на тронах меняет зады,
Но суть остается всегда,
И если пришелец с далекой звезды
Когда-нибудь взглянет сюда,
На этих, пятнающих тело Земли -
То, факты в уме перебрав,
Склонясь над прицелом, скомандует: "Пли!"
И будет по-своему прав.

Ворон в клетке каркает зловеще.
Принц гоняет мух эфесом шпаги.
Королева-мать пакует вещи.
Генерал-фельдмаршал жжет бумаги.
Мебель, статуи, ковры, картины
-Бросить все! - какой удар по нервам!
Все из-за гофмаршала, скотины:
Клялся умереть, а смылся первым!
Королева-мать кряхтит с натуги:
Где теперь ливреи-позументы?
Во дворце - ни стражи, ни прислуги,
Только ветер кружит документы.
В сапогах на королевском ложе
Лейб-гусар с похмелья отдыхает.
Он следит за королевой лежа,
Стряхивает пепел и чихает.
"Что, мадам, не велико уменье
В наши времена стать ближе трону?
Я вот, например, спустил именье,
Ну а вы - профукали корону."
Крыса пробежала по паркету.
Латы притаились в полумраке.
В галерее хмурятся портреты:
Генералы, рыцари, вояки...
Тот в мундире, тот закован в панцирь,
В жизни был тюфяк, а здесь - отважен...
Ворон в клетке - натуральный канцлер:
Точно так же стар, и глуп, и важен.
Принц, худой болезненный подросток,
Смотрит на портреты генералов.
Вырос он среди мишурных блесток
И тоски придворных ритуалов.
Ни друзей, ни игр, весь день в мундире
-Экспонат дворцового зверинца.
Нет несчастнее ребенка в мире,
И за что народ не любит принца?!
Входит кучер в сюртуке. "Проклятье!
Сколько можно ждать! Мадам, вы скоро?"
"Я еще не уложила платья
И сервиз китайского фарфора!"
"Платья! Чашки! Между прочим, э т и
Всех нас могут запросто повесить!
Мне не надоело жить на свете,
Жду еще минут, ну скажем, десять."
Выстрел раздается в переулке.
"Слышали? Вас встретят не свирелью!" -
Кучер спешно роется в шкатулке
И в карман пихает ожерелье.
Вновь палят. Уже внизу, у входа.
Дверь слетает с петель под тараном.
Слышен крик:"Да здравствует свобода!"
-Звон разбитых стекол - "Смерть тиранам!"
"Ч-черт!" - гусар срывает эполеты.
Кучер прочь бежит, ругаясь глухо.
Генерал хватает пистолеты,
Целясь правым в дверь, а левым - в ухо.
Звон стекла. Визг пули над карнизом.
Входят э т и - с вилами, с ножами.
Королева над своим сервизом
-Словно Архимед над чертежами...
Принц сползает на пол, удивленно
Глядя, как сочится кровью рана,
И сквозь прутья клетки полусонно
Ворон наблюдает смерть тирана.

Мефистофель и Фауст сидят в кабаке
И смотрят на вид из окна.
Мефистофель - с куриною ножкой в руке,
А Фауст - с бокалом вина.

И окно демонстрирует им, как экран,
Дорогу в огнях фонарей.
Там спешат не сюда, в дорогой ресторан,
А просто домой поскорей.

Молвил Фауст: "Как жизнь их скучна и пошла!"
И выпил свой "Дом Периньон",
"То ли дело у нас - процветают дела!
Hе правда ли, мой компаньон?"

Мефистофель достал золотой портсигар
И сказал, прикурив о свечу:
"Мне так жаль наносить тебе этот удар,
Hо я повиниться хочу."

"Ты прости, - затянувшись, он выпустил дым,
-Я сбыл тебе тухлый товар:
Это внешне лишь выглядишь ты молодым,
А внутри ты по-прежнему стар."

И ответствовал Фауст: "Должно быть, ты рад,
Hо торжествовать не спеши:
Ведь и я тебя кинул - прости меня, брат!
-У меня вовсе нету души!"

И его собеседник воскликнул: "О черт!"
И Фауст ответил: "Hалей."
А потом Мефистофель потребовал счет
И дал чаевых шесть рублей.

С утра у тирана нынче хандра, с утра тоскует тиран.
А все оттого, что он пил вчера с послами далеких стран.
Дворцовый прием, парадный обед, упрятана в ножны сталь,
Лощеный паркет, трофеи побед, мундиры, кресты, хрусталь.

И пусть за окном и холод, и дождь, и ветер со всех сторон,
Народ говорит - да здравствует вождь, и здравствовать должен он.
Поди заслужи такие слова, сгубив миллионы душ!
А нынче с утра болит голова, и в голову лезет чушь.

А как хорошо все было вчера, все пело хвалу властям,
Всю щедрость души, всю роскошь двора тиран предлагал гостям.
И как невзначай, случайно совсем, печатали шаг войска!
И этот намек понятен был всем, а нынче тоска, тоска.

И речи вились узором похвал, и даже тиран свой тост
Поднял за народ, который призвал его на высокий пост.
Истратив набор напыщенных слов, он выпил и закусил...
И в этом момент один из послов о сыне его спросил.

Как будто не строил козни в уме, как будто не знал, забыл
Про шелковый шнур, которым во тьме мальчишка удавлен был.
Ах, эти послы такие ослы, и несть им, ослам, числа,
И взгляды черны, как будто стволы... Лишь шутка шута спасла.

И был позабыт досадный момент. Мальчишка дурак, бунтарь,
Такой же, как все, простой элемент, положенный на алтарь.
На то и даны святые права, а вождь и отец - одно...
А что поутру болит голова - виною тому вино.

Болит голова, и хочется лечь, желудок не рад куску...
Кого бы казнить, кого бы упечь, чтоб только прогнать тоску!
Ах, чем бы пронять лощеных господ, ах, чем бы развлечь народ -
Не то объявить крестовый поход, не то запретить фокстрот.

Великая власть, высокая честь - ах, это не мед, а яд.
В лицо похвалы и низкая лесть, а в спину - угрюмый взгляд.
И как ни казни, и как ни сажай, повсюду грозит беда,
И как ни гони врагов за Можай, они за спиной всегда.

И стонет тиран, как раненый зверь, прижавши ладонь к виску,
И в страхе весь двор гадает теперь, на ком он сорвет тоску.
Ах, глупый посол, хотел досадить! Хватает и так проблем!
А совесть владык не нужно будить - спокойнее будет всем...

В полутемной, душной, грязной мансарде мрачный пасынок злой судьбы
Покрывает листы бумаги в азарте диспозициями борьбы.
Он - мыслитель, он знает, какой из партий
Надлежит теперь идти в авангарде, и за кем побегут рабы.

А рабы и не знают, что им свободы уготовил жестокий рок,
И сидят в кабаке, воротясь с работы, или бабу повалят в стог -
У простого народа свои заботы,
Он ругает правительство, как погоду - не надеясь, что выйдет прок.

В ресторане сидят господа дворяне, запивая вином десерт,
Говорят, что в стране слишком много дряни, власть слаба, и наглеет смерд...
Этой теме довольно воздано дани,
От нее даже тот, кто не любит брани, произносит сквозь зубы:"Merde!"

Но в салонах иные беседы в моде: о событиях при дворе,
О карьерах, театрах, балах, охоте, о картежной лихой игре,
Об изменах, интригах, о злом Эроте,
И о всяческом вздоре в подобном роде, ярко блещущей мишуре.

А мыслители рушат устои веры, и народ зовут к топору,
И твердят полицейские офицеры, что правительству и двору
Надлежит принимать какие-то меры,
Что в истории были уже примеры, и что все это не к добру.

Но увы! В министерствах одни скандалы: тот бездарен, а этот - вор,
Несмотря на регалии, генералы защитить неспособны двор,
Как всегда, здравомыслящих слишком мало,
И выходят на улицы маргиналы, открывая Большой Террор.

И толпа уже ревет под балконом обреченного короля,
И идеи мыслителей стали звоном перебитого хрусталя...
Но король не выйдет к черни с поклоном,
Он глядит в окно и, борясь со стоном, произносит: "Finita la..."

И народ, собираясь у эшафота, насладится убийством всласть,
И они не заметят, когда кого-то из соседей поглотит пасть,
И пойдет на дворян по стране охота,
А мыслители после переворота поделить не сумеют власть.

И потащат друг друга на гильотины ради светлых своих идей,
И из них уцелеет один-единый, чтоб пасти, как овец, людей,
И опять бессловесной станет скотина,
А в мансарду, где крысы и паутина, въедет будущий враг вождей.

Всем воздастся по вере, но не по их -
По чужой, и петлею затянут стих,
И над гробом рассыплется треск шутих
К вящей славе господней.
И, гуляя с философами в саду,
Вы очнетесь от грезы уже в аду
И увидите лозунг:"Слава труду!"
На вратах преисподней.

Ад не где-то - мы сами его творим,
Не почувствовав вовремя, что горим.
Прорастет на крови n+1ый Рим
Узнаваемой масти,
И повалит толпа воздвигать кресты,
Да насаживать головы на шесты
Там, где души чисты и мозги пусты
По велению власти.

Можно верить в безгрешность вождей и рас,
В правоту никуда не ведущих трасс,
И ответы отыскивать всякий раз
В замусоленном томе,
Можно славить эпоху, живя в дерьме,
Можно видеть величие в кутерьме;
Император на троне, а вор в тюрьме,
А мыслитель в дурдоме.

Каменеет на площади монумент,
Неизменный, как вера, в любой момент,
Ибо пуля - убийственный аргумент,
Завершающий споры.
Мы под всеми парами пройдем потоп!
Как поведает в храме верховный поп,
Вера движет горами; но много троп,
Огибающих горы.

По брусчатке парадом идут войска,
Раздаются награды, и цель близка,
Но болит голова, и грызет тоска
От ударов в литавры -
Слишком скучно и тягостно падать ниц,
Слишком тошно от глупых довольных лиц,
Слишком часто уносят ветра столиц
Облетевшие лавры.

И какие-то люди куют мечи,
И какие-то песни поют в ночи,
И летят мотыльки на огонь свечи
Одиноких поэтов.
И пальба воплощает слова в дела,
И декрет обещает отмену зла,
Кровь красиво струится, и ночь светла
От горящих портретов.

Это новая вера ведет полки,
Посмотри, как сияют ее штыки!
Это - новый порядок. И взмах руки
Осеняет народы.
Так чего же ты смотришь, разинув рот?
Ты же сам помогал созидать оплот,
Ибо вера в свободу спасает от
Ненавистной свободы.

И когда запылает огонь в печах
Ярче маршальских звезд на Его плечах,
Ибо вера не греться дает в лучах,
А сжигает в горниле -
Не кривись, задыхаясь от тошноты:
Это новое солнце т в о е й мечты!
На престоле бандит, за решеткой - ты,
А мыслитель в могиле.

И когда распахнет твою дверь гонец,
То не все ли равно, как встречать конец?
Перед тем, как тебя низведет свинец
В состояние трупа,
Запоздало отречься, извлечь урок,
Верность вере хранить, мнить, что ты - пророк,
Ухмыляться, молить, обличать порок -
Одинаково глупо.

Ибо всякая вера ведет в тупик!
Не спасает безверье от пуль и пик -
В смертный миг ты испустишь такой же крик,
Как фанатик и книжник,
Но сумеешь без боли взглянуть назад
И хотя бы тому уже будешь рад,
Что средь многих камней на дороге в ад
Не лежит твой булыжник.

И вечный бой? Пожалуй что и так.
Но не в эффектном древнем антураже,
Не конный вихорь сабельных атак,
Не топот панцирной пехоты даже,
А нудная окопная война...
Траншеи, кольца проволоки, мины,
Гром канонады сквозь обрывки сна,
Да вечный холод от размокшей глины.
Портянки преют, заедают вши,
Бурчат желудки и скудны пожитки,
Из всей наличной пищи для души
-Дешевые армейские агитки.
Долдонит поп солдатам про дела
И муки плотника из Назарета,
Да режет кость усталая пила
Под тентом полевого лазарета.
Кто вышел в повара и писаря,
Кто сухари хранит в солдатском ранце,
Но это все, в конечном счете, зря,
Чего не знают только новобранцы.
У них задор не вышел боевой,
Они не верят в то, что ждет в итоге;
Не все добрались до передовой
(Кого-то разбомбили по дороге)
Но те, что здесь - им кажется: вот-вот
Последний бой, и грянет марш победно -
Как будто бы до них за взводом взвод
Не исчезал навеки и бесследно.
И многие из них сойдут туда ж,
Врага не увидав вообще ни разу -
Когда снаряд разворотит блиндаж,
Или глотнув отравленного газу.
И дальше будет то же, что всегда,
И будут армии стоять на месте,
И в тыл телеграфистов провода
Не понесут торжественные вести.
И мы умрем не в яростном броске
Под гром оружия и вой сирены,
Не на скаку со знаменем в руке,
А где-нибудь в бараке от гангрены.

Робин Гуд истpебляет оленей в лесу коpоля,
А шеpиф Ноттингемский с гостями сидит на пиpу,
Кpестоносцев согpела в могилах Святая Земля,
А законный монаpх, как всегда, не спешит ко двоpу.
Ричаpд Львиное Cеpдце - солдат, его дело - война,
А дела госудаpства - ведь это такая тоска...
Пусть в анаpхии и беззаконии вязнет стpана,
Но зато отвоевана тысяча акpов песка.
В окpужении стягов и львиных оскаленных моpд
Хpистианское pыцаpство снова идет воевать,
И, пока в Палестине сpажается доблестный лоpд,
Робин Гуд с благоpодною леди ложится в кpовать.
Чеpез Шеpвудский лес опасаются ездить купцы,
Сбоp налогов наpушен, и стpах пpед законом исчез -
Все пути стеpегут Робин Гуд и его молодцы,
Всех пpеступников скpоет зелеными кpонами лес.
Только к каждому дубу в лесу не пpиставишь солдат,
И с pазбойничьей шайкой не бьются в откpытом бою;
Лоpд шеpиф, может быть, и не любит коваpных засад,
Но он должен исполнить, как следует, службу свою.
Робин Гуд - бpаконьеp и гpабитель, и значит, геpой,
А шеpиф защищает закон, потому и злодей,
Но он знает, что худшие беды бывают поpой
Из-за искpенне веpящих в лучшую долю людей.
А когда опускается сумpак на Шеpвудский лес,
Лоpд шеpиф наливает в сеpебpяный кубок вина,
Наблюдая, как с темных, затянутых дымкой небес
Озаpяет Бpитанию пpизpачным светом луна.
Пусть ноpманнский закон не особенно и спpаведлив,
Но искать спpаведливость на свете - бессмысленный тpуд,
И все новые хитpости изобpетает шеpиф,
И готовится вновь ускользнуть из силков Робин Гуд...
А над Ноттингемшиpом стpуится белесый туман,
Словно пpизpак гpядущей эпохи встает за окном,
Где к согласью пpидут, наконец, англосакс и ноpманн,
И пpолитая кpовь обеpнется веселым вином.
Вспомнят люди и шайку, и Робина, их главаpя,
Вспомнят лоpда шеpифа, и он не избегнет хулы,
Но никто не помянет оленей, загубленных зpя,
Ставших пpобною целью для меткой геpойской стpелы...

* * *

Кончается столетье. Что до года,
То он, наоборот, еще в начале;
День - в середине. И стоит с утра
Достаточно пристойная погода
(Хоть местный климат - повод для печали) -
По крайней мере, лучше, чем вчера.
Мороза, слава богу, нет. И солнце
Круглится с неба ликом, как сэнсэй
(Взошедшее недаром у японца,
Чтоб закатиться где-то в USA).
У нас оно проездом. Горожане,
Разнообразя солнцем рацион,
Ползут в убогий сквер за гаражами
Свершать свой променад и моцион.
Зигзагом нарезая площадь сквера,
Друг друга, за отсутствием кота,
Гоняют с громким лаем два терьера,
Счастливые от носа до хвоста.
Хозяйкам их носиться нет причины,
Хозяйки обсуждают tete-a-tete,
Какие все же сволочи мужчины
И тридцать пятой серии сюжет.
Сидит старушка с сумкой на скамейке,
В глазах печаль: она бы подала
Кусочек хлеба воробьев семейке,
Но дорог хлеб, а пенсия мала.
Три мужика нетрезвые небыстро
Шагают. Ведь пропились до рубля,
Но спорят о делах премьер-министра,
Ритмически употребляя "бля".
Два старичка таращатся на доску,
Уйдя в ладейный эндшпиль с головой,
И рыжий шарф в зеленую полоску
Напоминает вымпел боевой.
Вот, сев на спинку лавки, где посуше,
Тинэйджеры пьют пиво полчаса;
В наушниками заткнутые уши
Из плееров вливается попса.
А вот двадцатилетняя особа
Коляску с сыном катит вдоль пруда;
По ней заметно, что она особо
Своим произведением горда.
(Хотя совсем не думала о сыне,
Что вырастет, понятно, без отца,
Когда, потея, корчилась в машине
Под телом распаленного самца.)
И я, сего пейзажа наблюдатель,
Наискосок по скверу прохожу,
Спеша в метро, где ждет меня приятель,
И по пути рассеянно гляжу
На псов, на их хозяек, на старушку,
На старичка, что объявляет шах,
На мужиков, устроивших пирушку,
На молодежь с затычками в ушах,
На женщину, которая гордится
Тем, что не сделала аборт в июле,
Залет не посчитавши за беду,
И мальчика, что в срок успел родиться,
Чтоб умереть от большевистской пули
В две тысячи семнадцатом году.

2000

* * *

Жизнь есть борьба, обреченная на поражение:
С обществом, с телом, с природой, с абсурдом реальности -
Вроде бы нонсенс. Бессмысленное напряжение
Сил. Исполнение некой ненужной формальности.

Слишком упрямы различные факты и фактики!
Строишь ли здания или слагаешь элегии,
Если мы где-нибудь как-то и выиграем в тактике,
То все равно ведь потом проиграем в стратегии.

Все результаты - ничто с точки зрения вечности,
Все, что создашь, поглотят энтропия и трение.
Жизнь изначально бессмысленна в силу конечности,
Сгинет не только творец, но, увы, и творение.

Что же нам делать и где же искать утешения?
В общем-то негде. Лишь только одно и поведаю:
В поезде даже за восемь секунд до крушения
Можно еще наслаждаться приятной беседою.

28 января 1996 года,
в день смерти Иосифа Бродского.

Подражание неизвестно кому

Что было былью, что было болью,
То стало пылью, то стало ролью,
Дешевой ролью в дурацкой пьесе,
Ненужной солью в деликатесе.
Порок и норма - мельканье масок,
Исчезла форма в смешенье красок.
Что было мерой, то стало прахом,
Что было верой, то стало страхом.

Что было шумным, то стало бранным,
Что было умным, то стало странным,
Неочевидным, невероятным,
Порой обидным и неприятным.
Плод вдохновенья, труда и муки
Сожрет забвенье от общей скуки.
Что было твердью, то стало ватой,
Что было смертью, то стало датой.

Что было белым - признали черным,
Что было смелым, то стало вздорным.
И снова стадо шагает в ногу,
А стаду надо совсем немного:
Пастух, овчарки, трава под брюхом.
Налиты чарки за нищих духом.
Насмешка внука. Земля с лопаты.
Какая скука! Конец цитаты.

Монолог

All passes - money and fame

Все преходяще - деньги и почет.
Нет ничего банальней утвержденья
О том, что все куда-нибудь течет;
И ежели я начал рассужденье
С него, то это только оттого,
Что просто вспомнил собственную строчку,
Но не сказал доселе ничего -
Пора и к делу; посему не точку
Поставлю здесь, а точку с запятой;
Итак, не отрицая факт теченья,
Рассмотрим с надлежащей прямотой
Теперь вопрос о пункте назначенья.
Смерть, разложенье - это не ответ,
Он просто заслоняет перспективу;
Допустим, смерти нет, и "этот свет"
Имеет некую альтернативу -
И все ж и в этом случае: куда?
Я думаю, отбросить можно сразу
Идеи типа Страшного Суда -
Смотри вышенаписанную фразу
О перспективе: далее-то что?
Уж коли наблюдается движенье
Во времени, естественно и то,
Что каждый миг имеет продолженье.
А значит - признаем ли высшим дух
Иль царство механических изделий,
Но выбирать приходится из двух
Взаимоисключающих моделей:
В обеих пункта назначенья - нет,
Но только в первой время безгранично,
Движенье мыслей, атомов, планет
Всегда необратимо и различно,
И сколько бы ни прожили мы лет -
Хоть миллиарды, хоть квадриллионы -
Они лишь миг, и им идут вослед
Других квадриллионов легионы.
Альтернативной же модели суть -
В четырехмерной замкнутой вселенной,
Где приведет всегда к началу путь,
Не вечной, но однако и не тленной -
Поскольку времени там нет вообще!
Есть только бесконечное круженье,
И всякое усилие вотще -
Все поражения и достиженья,
Все мысли и дела закреплены,
Есть только повторение, и баста!
И если это так - тогда верны
Известные слова Экклезиаста.
Нам истина доселе не видна,
Наш разум все сомненью подвергает,
И все ж - из пары схем верна одна;
Которая вас более пугает?
Не жутко ли, коль замкнут мир в кольцо,
Где все повторено - дела и мысли?
Не жутко ли и вечности в лицо
Глядеть всегда - всегда в буквальном смысле?
Вот так, от быстротечности монет
Придя к вопросам этого размаха,
Мы начали с того, что смерти нет -
Но это не избавило от страха.
Страх смерти - только следствие. Она
Пугает тем, что вслед за нею - вечность.
Вот рассужденья нашего цена:
Людей страшит не смерть, а бесконечность.
Страшат слова "всегда" и "никогда"
И мир с хвостом во рту, подобно змею.
И что нам с этим делать, господа?
Сказать ли вам? Понятья не имею.

Предчувствие

Москва. Май месяц. Восемь без пяти.
Вокзал, столпотворение народа.
"Внимание! С четвертого пути..."
Последние минуты до отхода.
С тележкой тетка, парень с рюкзаком,
В окне купе кому-то корчит рожи
Ребенок с высунутым языком
(Родителям бы следовало строже
Воспитывать, но не о нем рассказ),
Хрипит динамик, как больной чахоткой,
Откуда-то от пригородных касс
Подходят двое быстрою походкой.
"Успели." "Ну, мерси, что проводил.
Черт, так и не купил в дорогу книжку..."
"Я сунул тебе в сумку "Крокодил"."
"О'кей... И угораздило же Мишку
Устраивать сегодня свой банкет...
И вот я - с бала на корабль." "На поезд."
"Еще бы пять минут - и все, привет."
"Быть может, это было б лучше." "То есть?"
"Так, ничего." "Нет, правда?" "Да фигня."
"А все же?" "Сам не знаю, что со мною,
Но, видишь ли, сегодня у меня
Дурацкое предчувствие. Дурное."
"Так будет с каждым, кто не в меру ест!"
"Не смейся. До банкета тоже было.
Я чувствую, что этот твой отъезд
Окончится бедою." "Очень мило!
А раньше у тебя бывало так?"
"Да, пару раз." "Сбывалось?" "Да." "Трагично?"
"Однажды - да. Смерть матери." "Итак,
Ты ехать не советуешь?" "Логично."
"Логично?! Где здесь логика, Санек?
Подумаешь - чего-то там совпало!
Пусть "Мегаполис" или "Огонек"
Несут в своих статьях чего попало,
Но ты же - кандидат физматнаук!
Еще в тарелки верь и динозавра
Лох-несского..." "Ты друг мне?" "Ясно, друг!"
"Прошу тебя - возьми билет на завтра."
"Так ты и проводить меня решил
Поэтому?" "Ну... да." "В банкетном зале
Ты мешкал..." "Если б ты не так спешил,
Возможно, мы бы просто опоздали."
"Смешно. Какой грозит мне переплет?
Один из сотни регулярных рейсов,
К тому же поезд, чай, не самолет..."
"И поезда порою сходят с рельсов."
"Тебя берут завидки! Месяц май,
Я еду к морю... Здесь еще не лето,
А там, на юге, даже в мае рай..."
"Сергей, я не шучу." "Забудь про это."
"Мы сколько дружим?" "С института, чай."
"Поверь мне..." "Извини, Санек, ты бредишь.
Ну все, отходит поезд. Не скучай!"
"Ты... телеграмму дай, когда доедешь."
"О'кей, о'кей..." - и он шагнул в вагон.
Он не любил таинственных загадок,
Но разговор, как в банке - самогон,
Оставил в глубине души осадок.
В окне мелькала вешняя земля -
Простое средство от дорожной скуки:
Леса, деревни, города, поля...
А он сидел и вслушивался в стуки
Колес на стыках, в длинные гудки,
Прикидывал, насколько график сложен,
И, проносясь над водами реки,
Твердил себе, что мост вполне надежен.
Пил чай, бездумно "Крокодил" листал,
Ложился спать и просыпался вскоре...
А ровно через сутки поезд встал,
Прибыв в чудесный городок на море.
Сергей ругнулся: "Вот ведь всякий бред
Привяжется... Дурацкая повадка!"
Дал телеграмму, что ученье - свет,
И час спустя, без всякого осадка,
В гостинице сидел, качал ногой,
Смотрел игру России с Украиной,
Не ведая еще, что тот, другой,
При выходе с вокзала сбит машиной.

Театральный романс

В стороне от прочих разных,
Тривиальных и непраздных,
Но вообще однообразных,
Притаившихся во мгле,
Ты, не втискиваясь в рамки -
Как написано в программке -
Жил в своем фамильном замке,
Старом замке на скале.

В Камелоте, в Эльсиноре,
С юных лет с судьбою споря...
А внизу шумело море,
Не стихая и к утру,
Черный ворон плыл над пашней,
Лютый ветер выл над башней,
И все злей и бесшабашней
Ты закручивал игру.

По наследственному праву
Отвоевывая славу
У залившего отраву
Прямо в ухо короля -
Что там было, в этом ухе?
Может, яд, а может, слухи,
Или что-то в этом духе,
Что не редкость у руля.

Умный действует не шпагой,
А исписанной бумагой,
Только ты, с твоей отвагой,
Поступал наоборот,
Нанося удары в спешке,
Подставлял друзей, как пешки,
В сардонической усмешке
Искривляя тонкий рот.

Не решив проблемы разом,
Ты задействовал свой разум,
Но косил безумным глазом
И метался, как в бреду -
В Эльсиноре, в Камелоте
Ты запутался в комплоте,
Кто там воет на болоте,
Предвещая нам беду?

Кто там прав был изначально -
Больше не принципиально,
Все теперь, как ни печально,
Кровью залиты одной.
Трон не нужен, месть нелепа,
И не выпросишь у неба
То, что сам отбросил слепо,
Не стоявший за ценой.

Свистнут стрелы в щель бойницы,
Звякнет цепью мрак темницы,
Не добраться до границы -
Нет ни царства, ни коня.
Ах, мой принц, походкой шибкой
Ты гонялся за фальшивкой,
Наша жизнь была ошибкой -
Понимаешь ли меня?

То ли автор был бездарен,
То ли критик так коварен,
То ли зритель благодарен
Лишь тогда, когда смешно,
Но на этом карнавале
Нам призов не даровали,
И винить других в провале
Бесполезно все равно.

Не для нас порхают феи,
Не для нас поют Орфеи,
Мы не влезли в корифеи
Всех художеств и наук.
Прочь уходит композитор,
Грим смывает инквизитор,
И мой череп реквизитор
Убирает в свой сундук.

* * *

Мой бедный маленький герой,
Твой мир далек от идеала,
В нем мало смысла, правды мало,
Он странной кажется игрой.

Я, твой творец и твой палач,
Тебя затем туда отправил,
Чтоб ты играл, не зная правил,
Бредя дорогой неудач.

Ты, словно бабочка иглой,
Приколот строками к странице
И неспособен отстраниться,
Бежать в иной культурный слой.

Ты мир себе не выбирал,
И в этом мы с тобой похожи,
Поскольку твой создатель тоже
Когда бы мог, переиграл.

Пусть ты умен, как твой творец,
Но слишком слаб и благороден,
А это значит - старомоден
И по натуре не борец.

Ты, обреченный с первых строк,
Еще не ведаешь об этом,
Не веришь сплетням и приметам
И презираешь слово "рок".

Но все уже предрешено
Железной логикой сюжета,
И наложить на это вето
Тебе никак не суждено.

Я не испытываю грусть -
Ты гибнешь целесообразно,
А если это и напрасно,
То ну и пусть, то ну и пусть.

Тебя не следует спасать,
У нас у каждого есть дело:
Твое - погибнуть неумело,
Мое - об этом написать.

Мой бедный маленький герой...


Другие работы в этой категории Гостевая книга Библиотека ЛИТО
Последнее изменение: Friday, 14-Dec-2001 17:59:42 MSK Страница открывалась раз с 25 марта 2000 г.

Юрий Нестеренко

Осень