Ди Эфендиева
РЖАВЫЙ АНГЕЛ
Вчера Ну и теплынь... Тротуары сухи... Можно бы в лес отпустить стихи - Подслеповатых сов. Можно бы в гости друзей зазвать Можно в обед завалиться спать До четырех часов. Можно для теста дрожжей развести, Или во вторник пойти развестись, Снова начать с нуля. Можно бы окна помыть с утра. Можно поверить, что дни утрат Лучшую жизнь сулят Ногти накрасить на левой ноге. Съездить в горхолл на концерт БГ. Выгладить все белье. Можно представить, что я и ты... И, наконец-то, полить цветы. (кто их еще польет...) Можно загадывать, сколько жить. Денег Машке в четверг одолжить. Пиво пить из горла... Жаль, за тонким пергаментом век Падает желто-лиловый снег - Я вчера умерла. *** я могла бы, наверное, быть той высокой травой - той зеленой водой, и листвой над твоей головой лепестком иван-чая с алмазной росой на весу что хранит тебя здесь, в этом дремлющем тихом лесу я могла бы, наверное, стать продолженьем строки отраженьем твоим в амальгаме недвижной реки или ветром, качнувшим деревья дыханию в такт просто нежность пустяк просто так просто так просто так... *** Дачи, дачи... Мусорные костры... Непривычная сдержанность голоса, взгляда, жеста... Прячет память с ревностью старшей сестры Безболезненность возраста и узнаваемость места. Ладно, ладно... Прикусываю язык, Опуская подробности, лестницы, листья, кровли, Низкий белый туман, полные яблок тазы, И пустые корзины в нестрашной ягодной крови... Ноябрь Нелепый, кукольный ноябрь. Яд в маленьком ядре. Спектакль кончился... Но я бы Осталась в ноябре: В его безжизненном кримплене, В слоях его слюды, В несбывшемся выздоровленьи, В преддверии беды, В манерном кружеве мансарды И в искренности лжи, Где истины - еще петарды, Шутихи, - не ножи, Где замысел был гениален И прост - всего лишь - сметь! Где так легка и нереальна Игрушечная смерть. Жестокое танго В шелке узкие бедра, плечи обнажены... Бешеным взрывом аккорда встречи обречены если б на вальс! - на танго - гибель, пожар, огонь! Чувствуешь: жадно, жарко лижет твою ладонь шелка язык? И нервный танец ломает, скользя, наши тела. Кто первый взмолится: так нельзя? Ты ли шепнешь: хватит... я ли выдохну: стой! Темно-синее платье плавится под рукой... Утро Между рамами снег. Это значит зима добралась через щели окна до тебя, и подкинула ноты на невымытый с вечера пластик хромого стола, чтобы было что выжать из пасти, помимо зевоты. Душишь тюбик колгейта, пока он не выдавит Lа¦, и не высунет мятный язык под воздействием спазма. И случайная мысль: ты когда-нибудь так же... Когда? Отряхнув, словно перхоть с плеча, наважденье маразма, ловишь волны FM, или что-там-еще, - все равно; околевший будильник спешит как полярник из рейда; лижет газ восемнадцатью ртами кофейника дно, и вода закипает согласно теории Фрейда. Сливки в кофе добавишь. Глоток. И в душе нету зла к тем местам, где тебя разлюбили на выцветшем фото... Между рамами снег служит для сохраненья тепла. И за глотку тебя эта злая зима не взяла, И ты можешь спокойно ее переждать до субботы. *** Далась тебе моя свобода... Иконописные уроды Таращатся из рам. И троеперстие пугливо. И у Христа глаза как сливы. И душен храм. И только тот, на колокольне, Все знает: как мне будет больно, И как легко... И сливы портятся на блюде, Свернулись эмбрионы, люди И молоко... А я - лечу над этой бездной, Над этой скукой бесполезной, Над мутью дня, Больна, свободна и убога, И дела нет до бога. Богу - Нет до меня. И даже он, на колокольне, Не знает как мне будет больно В тот самый миг, Когда летать всю ночь устану, Но вновь ногами не достану Я до земли... *** Смотри на мир за лобовым стеклом, Люби проездом здания и парки, Не принимая опыт за подарки, И не тревожа космос подо лбом. Иди как ветер поверху травы, И не теряй, мой ангел, головы. Наш мир не то что б тесен или мал, Он сокращается накинутой петлею Над крошечной, испуганной землею... Что раньше - карандаш или овал? Подумай, ангел, но не говори. Не открывай чужие словари. Живи беспечно. Лучше без любви. Поверь мне на слово, любовь всегда вторженье. Но, если что, - стреляй на пораженье: Все до единого запачканы в крови... Мы на войне, мой ангел, на войне. Мы просто не умеем быть вовне. *** Такая тонкая, сквозная... Такая нежная зима... На сцене площади большой, в промокших тапочках балетных, Танцует, падает, но снова отводит руки: Lя сама!¦, Для заплативших за билет и для прохожих безбилетных. А мы затеряны среди песцов, каракуля, мутона, И силуэт не распознать в покрое вытачек и шлиц, И не расплачется флейтист, не ошибется на полтона, И танцовщица не замрет, и не запомнит наших лиц. Лишь мокрый снег как пес слепой, в мои обветренные пальцы, В твою замерзшую ладонь уткнет холодный скользкий нос... Никто не вызовет на бис, не крикнет браво постояльцам. Театр снимется, и вслед за ним уйдет бездомный пес... *** Она лепит котлеты, липнет к ладоням фарш. Ты заходишь на кухню, садишься за шаткий стол. Контрабасы и трубы играют походный марш. Ты устал от вражды за десяток лет как за сто. В бесконечной осаде, Молчаливой войне миров... Белый флаг полотенца испачкан с краев и рван, И вы оба давно забыли, как пахнет кровь, та что бьет, и бьет, и бьет в виска барабан! Как стучит ненасытная, Как она хочет побед... А ты слышишь дробь, но нет силы руки поднять... И, не глядя в глаза, Вы съедаете свой обед, разделенные как стеной серединой дня, вашим высшим качеством, вашим количеством битв, прошлым - тайным и явным, предъявленным по счетам, и уходите на войну за участок любви, уцелевший в области сердца или где-то там... *** Время рожденных ползать, слышишь, не торопи! Мерно двигайся рядом, изгибайся как лук... Это не наша забота - мерить длину тропы, Скорость перемещенья гусениц по стволу. Жри вкруговую листья, спи под куском коры... Наша задача: выжить, спрятаться, уцелеть. Чтобы потом на ветке замереть до поры, Не нарушая правил игры миллиона лет. Тайна. Метаморфоза. Чудо Сейчас и Здесь. Вот оно, наше время, вырваться из оков. Из хрустящего кокона словно из кожи лезь, Чтобы пополнить стаи бабочек и мотыльков. Шелковые, в узорах... Трепетные, в пыльце... Мы обретем бессмертие в миг, когда босиком В травы войдет ребенок не изменяясь в лице, И осторожно накроет вечностью как сачком... Маленький герой Герой в календаре назначен на второе, Но первого числа принцесса умерла. Ни чепчиков, ни роз, ни оды в честь героя, Ни дырок наградных под острием сверла. Ни замок осадить, ни заключить союза, Ни в плен не захватить, ни выкопать могил... Другим убит дракон, повержена медуза, И на десяток верст ни бабы ни яги. Перо изъела моль. Экскалибур тупится В преддверии побед, грядущих катастроф. Ни мутабор сказать. Ни выпить из копытца. И пахнет лишь едой от полевых костров. Шиповник во дворе уже разросся втрое... Но, боже мой, зачем я слышу голоса!? На первое был борщ. Цыпленок на второе. Я маленький герой. Мне некого спасать. Ржавый ангел Над нелюдимой стороной, Над нелюбимою державой, Летел испорченный и ржавый Железный ангел заводной. Тянул к начищенной трубе Латунной трубочкою губы, И звуки осыпались в трубы, И были воздуха грубей. Меланхолично падал снег, Дома каминами гудели, Свивалась нитка из кудели, Тянулось время в полусне... Никто на низкий небосвод Не посмотрел, не помолился, И ржавый ангел в снег свалился, Когда окончился завод. Рыбы Рыбы в моей голове... Рыбы... Шевелят холодными они хвостами, Выпускают воздуха горошины, глыбы Чувственными как у женщин устами. Не устают, не спят они, не умирают, Не рождаются. Количество неизменно: Двенадцать рыб идут, огибают с краю Мысы, рифы и мели моей Вселенной. Они так величественны и спокойны. Ни приливы с отливами, ни климат, Не влияют на шествие рыб, ни войны, Ни прочие внешние катаклизмы. Клином Они идут отточенным и блестящим - Как суть клинка - обоюдоострым Клином между прошлым и настоящим, Курс неизменно держа на остров Будущего, что вскоре станет бесследным Рыбьим раем, воздавшимся им по вере, Чтобы, прощаясь, взмахнуть бледным Хвостом, и выброситься на берег.
Мертвый сезон
Елизавете Михайличенко
Пасмурно. Мертвый сезон сидит у моря в полосатом шезлонге. С поднятым воротником пальто с грубым колючим ворсом. Ветер стрижет с берега пену желтую, как шерсть на болонке. Шесть часов вечера. Ужин в пансионате. Клюквенным морсом Запивая ванильную булку, сосед по столику жалуется на боли В суставах и пояснице, бессонницу и дожди - в феврале-то... Дамы в вязаных кофтах обсуждают что лучше спасает от моли - Апельсинные корки или сушеная пижма, собранная по лету. Утром оденутся, спустятся к завтраку. После пойдут смотреть Чаек на взморье. И какая то девочка, беззаботно махнув веткой В сторону человека в шезлонге, спросит: "Это и есть - смерть?" И они ответят: "Нет, это просто мертвый сезон. Такой сезон, детка..."
|
|
|
|
Другие работы в этой категории Гостевая книга Библиотека ЛИТО |
|
|
Последнее изменение: Friday, 14-Dec-2001 17:59:18 MSK
|
|