Ганс Круппа, родился в 1952 г., живет в Бремене, опубликовал
более двух десятков книг (сборники любовной лирики, роман «Вечер с тобой»,
сказку «Каито» и др.)
Утренняя гимнастика
Я встаю
с правой ноги,
открываю
окно души,
кланяюсь всему,
что любит,
поворачиваю голову
к солнцу,
перепрыгиваю пару раз
через свою тень
и смеюсь здоровым смехом.
Намерения
Я хотел бы с тобой
не до старости вместе дожить,
а остаться юным.
Я хочу научиться
быть открытым
в словах и молчанье.
И если смогу,
я хотел бы быть зеркалом,
котором ты бы видела,
когда светятся твои глаза.
Большего я
тебе не обещаю.
Обещания —
это слова,
написанные на прибрежном песке
при отливе.
Список пожеланий
Я желаю себе круг друзей,
который заслуживал бы этого названия.
Я желаю открытых, сердечных людей,
с которыми мог бы обмениваться
доверием и теплом.
Я хочу видеть взгляды,
в которых не сразу
упираешься в стену.
Руки, дающие жизнь,
расслабленные тела,
что охотно дарят себя.
Я желаю себе людей,
для которых нет ничего важнее
живости и любви.
Дедушка Мороз,
принеси мне их сразу
целую дюжину.
Счастье
Пить чай с медом
и слушать музыку —
это счастье.
Радоваться
за друга,
потому что его радуют
мелочи —
это счастье.
Ничего не хотеть,
не иметь ни малейших желаний —
это счастье,
и быть сейчас и здесь,
целиком в этом мгновении:
завтра придёт слишком поздно,
а вчера уже было и прошло.
Толчок
Что ты вызываешь во мне —
это мои проблемы
или моё спасение.
Ты не в ответе передо мной
за вопросы,
которые ставишь пред моей судьбой.
Ты открываешь мне дверь;
какой я выберу путь,
зависит лишь от меня.
К свету
Скажи своей душе,
она должна
надеть сегодня
праздничное платье.
Скажи, пора:
благословенье звёзд
получено.
И то, что приключится,
тебя приблизит к свету.
Дома
Жизнь
вызывает у меня улыбку
своей веселой силой;
никакая
холодная, фальшивая реальность
мне помешать не сможет
быть счастливым
и чувствовать себя в себе
как дома.
Начало весны
Всё радо солнцу.
Чайки вне себя
друг мимо друга носятся и криком
вдыхают в воздух жизнь.
И даже лёд
сияет радостно
вдоль берега морского.
Стою, смотрю —
вот-вот придёт весна.
Предвестник жизни —
пенье на ветру
сухого тростника.
Охрана природы
Я и так всегда был
природной посадочной площадкой
для всего,
что слеталось ко мне
на слова о хорошей погоде.
Зачем же ещё один
искусственный аэродром?
Ведь мне придется для этого
валить свои деревья —
а в их кронах гнездятся
райские птицы.
Ясно, как день
Мне стало вдруг ясно, как день,
почему я однажды
на уроке географии,
когда речь шла
об образовании облаков,
откинулся назад
и смотрел в окно,
где ничего,
кроме синего неба,
было не усмотреть.
На озере
Углубленный в отраженье
на поверхности воды
кроны дуба,
что качает слабый ветер поутру,
я сижу
на берегу у небольшого озерца
и созерцаю, созерцаю, созерцаю, созерца...
Что за прелесть!
Отступление
О нашу пламенную страсть
обжёг я пальцы.
Теперь уж я не положу
руки на пламя.
Я дал тебе бумагу
Я дал тебе бумагу,
там стояли
мои стихи,
стихи тебе.
Ты разожгла
из них огонь
и прочитала
по поднимавшемуся дыму
наше будущее.
Затем тебе потребовалось дерево —
и я дал тебе
доску
от своей головы.
Свидание
Я с будущностью своей
условился о встрече.
Вчера я увидел её
в первый раз
так ясно.
Она улыбнулась мне,
и я без смущенья
двинулся навстречу.
Все спрашивают,
уж не влюблен ли я.
От всей души
С волшебного трамплина
с радостным криком
прыгнуть высоко в воздух,
в объятия
богини любви
в моём вкусе
и с ней
в постели из облаков
небо и землю
от души
перемешать.
Ксведению
Спасибо, у меня
всё в полном беспорядке.
Я держу себя вне рук,
а ситуацию над контролем.
В общем, всё идёт
чужим чередом.
К Твоим ногам
Все эти диковинные штуковины,
которые я,
заделав под любовь,
кладу к твоим ногам...
Ты поднимаешь их,
несешь прочь
и выбрасываешь со смехом
в своё космическое мусорное ведро.
Господи,
как ты меня облегчаешь!
Компенсация
Обо всём
тебя нужно
переспрашивать
дважды,
и я
охотно
переспрашиваю тебя дважды,
так как
твои ответы
всегда вдвое лучше,
чем можно было ожидать.
Всё-таки
Он далеко,
в песках.
Она сердцем с ним —
Тоска!
Я рядом с ней
сижу,
Я на нее
гляжу,
Тоска мне ее
видна,
А всё-таки
не одна.
Желание
Однажды я хотел бы написать
бесконечно скучное стихотворение,
слова в котором,
словно жирный, сонный кот,
тащатся по строчкам,
со смыслом,
как-то напоминающим
вкус сахарной ваты,
с ритмом
туда-сюда болтающейся по морю
бутылки с письмом,
которое ни до кого не дойдет,
и с заключением,
в котором последних строк
не разобрать.
Кривачло
«Кривачло» — слово,
которое не пишется с большой буквы,
разве только
в начале
предложения.
Его нельзя найти
ни в одном словаре.
Однако это русское
слово, как «послезавтра», «бледножелтый»,
«так-сяк», «рыцарь» и
«извините».
«Кривачло» — слово
из слэнга,
той области языка, где больше всего
темных мест.
Я люблю его —
но не думаю,
чтобы оно прижилось.
Времяпрепровождение
Посещаемый всеми
добрыми духами,
я лежу
на постели
и даю
суровой прозе жизни
скакать по моим жилам,
пока не напьется
радости.
Солнцу
Ты даришь нам тепло,
смеяться помогаешь,
ты кожу делаешь темней,
а нрав светлее;
ты пропадаешь часто
днем и ночью,
горишь для нас ты,
даже если тучи
тебе к нам преграждают путь.
Когда бы
мы обладали самой малой частью
способности твоей дарить себя,
мы солнечней бы были многократно —
и меньше бы напоминали тучи,
которые гремят,
сойдясь друг с дружкой.
Хитрость
Ты не можешь сыскать языка,
На котором сумел бы назвать
То, что движет тобою?
Ты игрушкой ненужной взмахни —
Пусть таможенник внутренний твой,
что сидит у тебя в голове,
на неё отвлечется
от тех слов, что украдкой пока
контрабандою чувства несут
за границу
сознанья.
По ту сторону стен
Ты вычеркнут уже
из ряда удачных жизней
как неверное слово.
Ты полон болей;
ты должен себя оглушать,
чтобы не кричать
при ударе о стены,
которые ты только чувствуешь,
но никогда не видишь.
Тебя несёт вниз по реке,
как бревно, немое и мертвое.
Против течения
плыть всё трудней;
говоришь,
что стихия с тобой не в ладах —
вдоль берега сидят на стрёме
толковые ловцы.
Ты падал
слишком часто,
слишком тяжело, слишком низко.
Ты говоришь,
ты человек,
что значит: приговорен
к пожизненной
освободительной борьбе.
Если ты всплывешь однажды
по ту сторону стен;
если ты всплывешь в итоге:
помоги бежать и нам!
Предупреждение
Она бросает
тебе в руки
слово за словом.
А так как звучат они хорошо,
ты их ловишь,
покуда они не сомкнутся
над твоей головой
и не скроют обзор.
Тут она
молниеносно
вырежет маленьким ножичком
на коже твоей свой знак,
обшарит твои карманы
и поспешит прочь.
Но ты, не почувствовав и сквознячка,
попрежнему будешь крепко держать
ее слово,
за слово её будешь крепко держаться,
пока они все не лопнут,
как мыльные пузыри.
И когда ты споткнешься,
когда упадешь
и поймешь,
что случилось,
не говори,
что тебя не предупреждали.
Последняя надежда
Я дарил тебе свою любовь,
а получал взамен твои отмазки.
Я дарил тебе свою поэзию,
а получал взамен твоё молчание.
Я дарил тебе свои видения,
а получал взамен твою реальность.
Я дарил тебе свои добрые намерения,
а получал взамен твои капризы.
Я дарил тебе сад,
а получал взамен целину.
И вот я дарю тебе этот тупиковый стих,
подаришь ли ты мне новую веру?
Напоминание
Когда твоё лучшее вдруг
станет недостаточно хорошим,
и окружающие будут
мерить свою силу
твоей слабостью,
делать твои портреты,
чтобы вешать на стены,
возводимые против тебя,
помни:
я в тебя верю.
Алхимия
Я превращаю жизнь
в литературу.
Для этого мне требуется только
стихия языка,
бумага, грифель
да правильный момент —
живая жизнь
при этом обращается в писанье.
Поэтическое приключение
Писать без всяких умысла и цели,
В движении всё время оставаясь.
Предоставлять словам тебя найти,
когда у них
случится настроенье.
Слугою стать,
желаньям их послушным.
Ждать, о теченье времени не знать,
себя забыть за поиском словесных
сокровищ — и находками делиться.
Ступать по узким тропам языка.
Одолевать большие расстоянья
за пару фраз, чего не совершить
без семимильных сапогов фантазий —
всё с тем, чтоб больше выиграть пространства
для приключенья, что Поэзией зовётся.
Находка
Чьё это стихотворение?
Оно состоит из шести строчек,
читается как объявление о пропаже
и отзывается на имя «Находка».
Только что оно явилось ко мне
И повергло в хохот.
Стихи на пивной кружке
Пивная кружка мала, она
ограничивает длину этого стихотворения
и заставляет экономить слова,
что непросто, так как по меньшей мере
нужно назвать хозяина из-за
его смешного голоса, пустой стакан
сельтерской воды, луковый суп, ещё
чересчур горячий, дым сигаретный —
не остается больше места для искусства.
Противовес
Этот стишок — маленький противовес
на той чаше весов,
что вечно болтается сверху.
Противовес рёву автомобилей
и молчанию очередей,
сенсациям и сентенциям,
анонсам и нонсенсам,
трамваям и травмам,
коррупции и кремации.
Нечто маленькое,
лёгкое, как ветер.
Я осторожно кладу его на чашу весов
ко всем прочим лёгким штучкам...
На миг мне почудилось,
будто что-то качнулось.
Чужак
Чужестранец
в дорожной шляпе,
в пестром платье,
с горящим взором
появился в селенье нашем
и давай творить чудеса:
без особенных заклинаний
сотворил он улыбки детям,
помирил он собаку с кошкой
и без обуви танцевал,
подпевая себе при этом
на наречии непонятном,
а ещё — рисовал картины
на унылых стенах домов.
Чужестранца в дорожной шляпе
след простыл на другое утро.
Так что стало уже ненужным
сочинять городской закон,
запрещающий в людном месте
танцевать босиком, а также
разрисовывать стены зданий
и на улице громко петь.
Чужестранца смешную шляпу
через несколько дней однажды
дети выловили из речки —
по теченью она плыла.
Скрыв от взрослых свою находку,
дети спрятали эту шляпу
под покровом глубокой тайны
как сокровище или клад.
Художник
Он пробовал
разрисовать серую реальность.
Но она не принимала его красок.
Она не терпела красок подле себя.
Тогда художник убрал свою кисть;
она стала совершенно серой
и перестала принимать краски.
Художник бросил кисть
и воротился
разочарованный
в цветную реальность.
Но много времени ещё понадобилось
прежде чем его картины
снова признали цвета.
Состояние
Мы перекрыли напрочь
все подходы
друг к другу,
потому как мы могли бы
помочь один другому много больше,
чем наши страхи могут допустить.
Мы подозрительность свою
зовем «здоровой»,
хотя давно уже
её парами
отравлены насквозь.
Обжёгшиеся дети,
мы боимся огня
уже издалека —
пусть даже льдом
начинает обрастать душа.
Снежные люди —
мы стоим немые
на зимней стороне жизни
и ждём тепла,
о котором себе наврали.
Трудовые зарисовки
Они зарабатывают свой хлеб
так трудно, так долго,
что он успевает зачерстветь,
так что они ломают о него зубы,
отчего у них преждевременно
каша во рту.
Попутчики
Держась за поручни
опыта,
столько народу стоит
в переполненном
трамвае жизни,
тыкается, на ноги
друг дружке наступает
и со страхом ждёт
конечной остановки.
Изъян
Её голову обрамляют
восхитительнейшие кудри.
На лицо её падают
самые страстные взгляды.
Изо рта её льются
чистые, ясные речи.
Лучшие из всех жестов
знакомы её рукам.
Но в сердце её разросся
только один лопух.
Известные люди
Известная группа лиц
помогает другим, как может,
обратить вниманье на них.
Они гордо несут пред собой
своё распрекрасное ЭГО,
как толстый живот (и даже
втихаря поедают крахмал)
Это явление звезд
в их облегающей роли:
воздух напополам
рассекают граненые чувства,
и острый локоть дает
свой почувствовать шарм.
Беззащитное
Гуляю без зонта
под проливным дождем.
Под землею поблизости
ядерные ракеты.
Они не намокнут.
Открытый стих
режиссёру
всемирного театра!
Зачем ещё
инсценировать войны?
Достаточно убийственен
и мир.
Парню в преисподнюю
Go Johnny go!
Если так пойдет дальше,
твоя смерть станет
главным твоим хитом.
Битлз
снова у всех на устах,
радио шлет
твои песни в эфир,
телевидение
выскребает из архивов
твою жизнь.
Go Johnny go!
Твоя смерть оживляет
воспоминания
и бизнес —
твои пластинки распродаются
идут нарасхват,
и чайная на углу
привлекает посетителей
«любимым чаем Джона Леннона».
Твой сын говорит,
ты стал частью Бога.
Коли так,
ты можешь надо всем посмеяться,
потому что Бог обладает бесконечным
чувством юмора —
стал бы он иначе нас создавать?
О читателе
Читатель — таинственное созданье:
Я поделюсь своим о нем знанием.
И первое, что я должен сказать,
хотя, возможно, это не ново:
нет читателя как такового —
есть читателей целая рать.
Что ни болтали бы всуе мы,
читатели непредсказуемы!
И меня как артиста слова
это радует снова и снова.
Одного мои строки обычно просто дурманят;
другой видал и получше, а сюда и смотреть не станет.
Третий предпочитает всё-таки Гессе и Кафку;
четвертый сразу же лезет за биографической справкой.
Пятый кричит: «Он озвучил стоны моей души!»
Шестой возражает: «Вирши вовсе не хороши.»
Седьмой меня хвалит за то, что всё говорю, как есть;
Восьмой — за уход от прозы, мол, делающий мне честь.
Девятый от возмущения книгу бросает на пол,
десятый благоговейно пред нею снимает шляпу.
Одиннадцатый читает стихи удовольствия ради,
двенадцатый схемы научного анализа к ним приладил.