Евгений Медников

        Дорожный костюм отличался от прочих, столь же добротных, немаркостью и несминаемостью. Хотя, как и прочие его костюмы, он давно уже находился за пределами не только моды, но и современности, Иоганн в нем выглядел импозантно и внушительно. Повязав строгий галстук, поправив парик, оглядев себя в зеркало и довольно кивнув, он задумался: одеть ли наградные колодки? Но почему-то их теперь совсем не носят даже те, у кого есть награды... Куда все катится? Завернув колодки в тряпочку, Иоганн положил их в карман проверенного, крепкого кожаного чемодана и захлопнув крышку, закрыв чемодан на два затейливых замочка.
        На вокзале в бюро обмена Иоганн обменял свои саксонские марки по хорошему курсу и в бодром расположении духа сел на поезд. Билеты в вагоне второго класса были без мест, и, пройдя несколько купе, люди в которых показались ему несимпатичными, Иоганн увидел, что в одном из них молодой человек ставил на багажную полку кларнет в футляре.
        "Молодые люди, у вас есть свободное местечко?" - "Проходите, папаша, садитесь. Клаус, уступи бате место у окошка!"
        Иоганн с удовольствием сел у окна, распространяя сильный запах довольно дешевой пудры и кельнской воды, от которого его попутчики поморщились. "С вашего разрешения..." - пробормотал он, сняв пиджак и ослабив узел галстука. А потом про себя подумал, что говорить этого не стоило - молодые люди были из тех, кто ведет себя без церемоний. У одного из них верхняя пуговица сорочки была по новой моде расстегнута - и галстука, естественно, не было. А у другого под пиджаком вообще была какая-то водолазка. Да и бедновато выглядели их костюмы - видно, концерты сейчас настоящих денег не давали. Это были действительно музыканты и говорили они о делах музыкальных.
        Правда, язык их был по-современному грубым и варварским, но это все же были коллеги по ремеслу, и Иоганн не впал в свое обычное брюзгливое состояние по поводу опустившейся молодежи.
        Он смотрел в окно и прислушивался к разговору музыкантов, составлявших трио из Ханновера, оказавшееся в Ляйпцихе проездом. Темы их разговоров были знакомые и родные. Молодые музыканты беспокоились за сданный в багажный вагон клавесин (называя его по-модному просто "ящиком"), только что отремонтированный у ляпцихского мастера Ратгауза - Иоганн его знал и всегда только к нему и обращался, когда возникала неприятность с домашним инструментом.
        - А вы, молодые люди, в два слоя стружки инструмент упаковали?
        - В два, в два, и проложили толстой бумагой, и у него еще футляр кондовый такой, с пробковыми вставками... А вы, папаша, что же, тоже музыкант?
        - Органист, кантор в церкви Святого Фомы!
        - А... - молодые люди сразу потеряли к нему всяческий интерес и продолжали свою беседу на варварском языке.
        "Не въезжает пипл, чуваки, не въезжает, а здесь так совсем не въезжает. Надо к зиме переползать ближе к Франции, там народ продвинутый..." "Да, там все катит, помнишь, как два года назад, еще с Генрихом, в Кельне квартет Чимарозы душевно отбацали?" "Да... А сейчас смотрите - халтура на полгода, и нарубили шиш. Хотел вместо ящика купить настоящий английский верджинел, теперь не хватит. Сейчас клевые экземпляры всплывают, с перламутром, с инкрустацией, все дела..." "Да за каким тебе верджинел? Верджинел сейчас не канает. Чувак, надо чембало покупать, а прямо в Италии - и дешевле выйдет!" "Да ладно! Как не канает - я его боком поставлю, перламутр заблестит, весь зал затащится. Дальше можно лабать хоть Куперена - все будет в жилу!" "Да ты по поводу внешних эффектов не заморачивайся, главное - играть, чтоб вставляло..." "Эх, да чего рассуждать, когда денег нет? Мне вон на флейту-то не хватает..."
        - У нас в церкви тоже заработки упали, - не выдержал Иоганн, - Похоронных служб меньше стало. Воздух, понимаете, в Ляйпцихе здоровый, вот народ и не думает умирать - а нам от этого одни убытки...
        Музыканты снисходительно поусмехались, но продолжили свой разговор, в беседу с Иоганном не вступили, чем он был несколько уязвлен.

        Подали завтрак. Иоганн запил свежайшую форель великолепным мозельским из Райнских подвалов, в то время как его попутчики заказали себе пива и сосисок, уронив себя в глазах почтенного кантора, знавшего тонкий вкус.
        За кофе и штруделем молодежь разговорилась о последней сонате Скарлатти. Иоганну тоже было что сказать, но он помалкивал, опасаясь, что его вновь не примут в разговор. Совершенно непонятно, как вести себя с молодым поколением - вот и дети у Иоганна такие же, непонятные, своенравные.
        Обсудив Скарлатти, один из попутчиков Иоганна воскликнул:
        - И все-таки наш Бах сто очков даст вперед этому итальянцу!
        Клавесинист поддержал:
        - Конечно, даст! Бах - мужик! Помните? В трио-сонате то у него в финале такая тема? Та-тарира-там-тадада... - Скарлатти такого бы никогда не выдал... Бах - гений, он создает сегодняшний день музыки, а Скарлатти просто научился модным приемам!
        Вот тут-то и настал черед Иоганна удивить своих попутчиков. Они-то, наверное, лишь мечтают когда-нибудь познакомиться со знаменитым Бахом, а он едет к нему в гости!
        - Молодые люди, - улыбается Иоганн, - Я, кажется, забыл представиться - Иоганн Себастьян Бах!
        Три музыканта-попутчика заговорили разом, тут же забыв свой дурацкий жаргон.
        - О! Так вы - отец Филлипа Эммануэля? Что же вы раньше-то молчали?
        - А у меня промелькнула смутная мысль, что в Ляйпцихе органистом служит отец Баха, но я как-то не стал уточнять...
        - Так вы в Хамбург - к сыну в гости едете?
        Иоганн улыбнулся и с достоинством ответил на последний вопрос:
        - Ну почему же только в гости к сыну? Меня приглашает выступить местное музыкальное общество...
        - А, напудренные папики в траченных молью париках... - усмехнулся клавесинист, но, взглянув на Иоганна, осекся: - Ой, извините...

        Когда поезд прибыл в Хамбург, Иоганн распрощался со своими спутниками без особой теплоты. Хамбургский носильщик, с подозрением оглядев его костюм и примирившись с грядущим отсутствием чаевых, спросил:
        - Чемодан куда - к стоянке к такси или к автобусу?
        Иоганн задумался - остановка была довольно далеко от дома Филлипа, но тратить деньги на такси не хотелось.
        - Смотрите, Бах! - раздался восторженный женский возглас над ухом у Иоганна.
        Иоганн посмотрел на противоположный конец перрона, куда указывала женщина - и увидел сына. Карл Филлип Эммануэль Бах, во всем блеске собственной славы шел, разрезая толпу. Люди расступались, как маленькие лодки в Хамбургском порту перед носом большого корабля. В какой-то немыслимой обуви, в джинсах, в развевающемся плаще, под которым не было пиджака - и все же Иоганн в который раз узнал в нем тридцатилетней давности себя, полного сил, озаренного великими музыкальными планами.
        Обняв отца, Филлип укоризненно произнес:
        - Ну конечно, в вагоне второго класса! Как ты мог выехать, не предупредив? Если бы я случайно не позвонил маме, то не встретил бы тебя!
        - Велика важность, не встретил... - проворчал Иоганн, но добродушно, заботливость сына была приятна. Приободрившийся носильщик потащил чемодан к автостоянке.
        Утонув в мягком плюше дивана, Иоганн недовольно оглядел внутренность лимузина: ореховое дерево, надраенная медь, ирландская кожа, бархат.
        - Сын, стоило ли так тратиться, нанимая лимузин? Могли бы добраться и на твоей машине!
        - Конечно, не стоило. Каждый раз нанимать лимузин - разоришься. Поэтому я такой себе купил - и теперь нанимать не надо!
        Иоганн недоверчиво посмотрел на сына:
        - Это - твой? "Майбах"? Ты не шутишь? Откуда такие деньги у музыканта?
        - Отец, я не просто музыкант, а самый модный! - улыбнулся Филипп, - Ты, по-моему, единственный в Германии человек, который это не понял.
        - Понял, понял, но все равно... Я в свое время тоже был, знаешь... Победил в поединке самого Маршана, а Маршан был любимцем всей Европы!
        - Но я же не виртуоз, я композитор, а это статья совсем иная...
        - Ну и я же, собственно... Впрочем, да... Хм... И все равно не понимаю. Нет, конечно, я не за то, чтобы музыкант жил в бедности, но - "Майбах"! А как отнесся к этому король?
        Филлип рассмеялся:
        - Не обижайся только, отец, ладно? Вот ты и прожил так свою жизнь, все время рассуждая что о том или об этом подумают те или иные влиятельные лица. Король сказал: "У короля музыки должна быть королевская машина!"
        - У вас хороший король, - покачал головой Иоганн, - но деньги-то все-таки откуда? Ну, я понимаю, ты пишешь, публика покупает... Но ведь я не меньше твоего писал, и известен был широко...
        - Ну перестань, отец, опять ведь ругаться будем. А я ругаться не хочу. Расскажи лучше, как там мама!
        Но разом насупившийся Иоганн хранил молчание, и Филипп знал, что вывести его из этого молчания невозможно, кроме как продолжив разговор на взволновавшую его тему. Но разговор этот грозил конфликтом, как не раз уж бывало.
        - Хорошо. Ты спрашиваешь, какая между нами разница? Ты всю жизнь писал для владык, а я - для народа.
        - Народ развлечений жаждет, и ты уже тут как тут. Народ надо возвышать до своего уровня, а не спускаться самому до него! - проворчал Иоганн, - Надо думать о духовности, а не о капризах публики!
        - Ну да, а высокая духовность - это то, что нравится курфюрсту Саксонскому, не так ли? - поддел Филипп.
        - Сын, если у нас просвещенный монарх, то ничего удивительного, что ему нравится духовно содержательные произведения, - отпарировал Иоганн.
        - Отец, ты просто не хочешь признаться, что всю жизнь создавал идеологическую опору политическому режиму. Все эти написанные к случаю кантаты, мессы, мотеты... Это позволяло тебе занимать в иерархии режима видное место, да - но я-то вне этой иерархии! Мое богатство зиждется не на королевской службе, а на признании людей. Поэтому я могу купить такую же машину, как у короля. По-иному сейчас невозможно, время другое стало.
        Иоганн насуплено замолчал. Спорить с сыном было бессмысленно - тем более что тот был известным всей Европе композитором, а он сам - всего лишь хорошим органистом, сочинявшим по случаю много разной музыки.

        Вечером из детской доносились ребячьи голоса и зычные команды Иоганна Себастьяна, затеявшего игру с внуками. Прислушиваясь к шуму за закрытыми дверями, Эльза спросила мужа:
        - Твой-то старик опять, наверное, сочинения для издания привез? Снова выйдут они нам в убыток, как в прошлый раз.
        - Ладно тебе! - добродушно ответил Филипп, - Убыток невелик, а старику будет приятно - пусть думает, что его труды сохранятся для вечности.
        - Он уже сохранился для вечности в качестве твоего отца! - ласково улыбнулась Эльза.
        - Зачем ты так? Отец достойно несет свой крест музыканта, добывает свой нелегкий хлеб. Все же не могут быть великими... Он для меня символ служителя музыки, без остатка положившего на алтарь музе свои пусть и заурядные способности. В его каждодневном скромном труде есть что-то высокое, достойное увековечивания.
        Жена великого композитора рассмеялась:
        - Так может быть, ему и памятник поставят? Местного ляйпцихского масштаба?
        Филлип улыбнулся:
        - Разве что выдержанный в юмористическом духе. Я уже представляю себе этот памятник. Мой старикан с вдохновенным фривольным лицом, в руках свернутые в трубочку ноты, а у камзола вывернут карман, чтобы все видели отсутствие в нем и единого гроша... Впрочем, все это вздор. Ну, а сочинения его я напечатаю. К тому же я понял, что моим ученикам из начинающих очень полезно играть эти вещи. Там ведь дело только в том, чтобы вовремя попадать куда следует. Не более того.


Другие работы в этой категории Гостевая книга Библиотека ЛИТО
Последнее изменение: Friday, 14-Dec-2001 18:01:56 MSK Страница открывалась раз с 25 марта 2000 г.

Евгений Медников

Поездка к сыну